И вот одно из моих любимых, автора к сожалению не помню...

Он и Она

Он жил внизу, Он был в Нее влюблен,
Она почти Его не замечала,
Он был всецело Ею увлечен,
Она с соседом сверху по ночам встречалась.
Лишь Ей одной стихи Он посвящал,
Она твердила, что любила прозу,
Он маки в поле для Нее срывал,
Она же всем цветам предпочитала розы.
Он подвиг для Нее готов был совершить,
Она на это молча улыбалась,
Звезду, что ярче всех, хотел Ей подарить,
Она в ответ надменно отказалась.
Он Ею был убит, стал гаснуть свет вдали,
В Его душе не заживала рана,
И с горя Он пошел на край земли
И бросился в пучину океана.

...Она живет с соседом наверху,
Растит ему детей, носки стирает,
И, если плачет дождь, Она идет к окну
И плачет вместе с ним, и о любви мечтает.

Я могу тебя очень ждать,
долго-долго и верно-верно,
и ночами могу не спать
год, и два, и всю жизнь наверно.

Пусть листочки календаря
облетят, как листва у сада,
только знать бы, что всё не зря,
что тебе это вправду надо!

Я могу за тобою идти
по чащобам и перелазам,
по пескам, без дорог почти,
по горам, по любому пути,
где и черт не бывал ни разу!

Всё пройду, никого не коря,
одолею любые тревоги,
только знать бы, что всё не зря,
что потом не предашь в дороге.

Я могу для тебя отдать
все, что есть у меня и будет.
Я могу за тебя принять
горечь злейших на свете судеб.

Буду счастьем считать, даря
целый мир тебе ежечасно.
Только знать бы, что все не зря,
что люблю тебя не напрасно.

Николай Заболоцкий

    Некрасивая девочка
Среди других играющих детей
Она напоминает лягушонка,
Заправлена в трусы худая рубашонка,
Колечки рыжеватые кудрей
Рассыпаны, рот длинен, зубки кривы,
Черты лица остры и некрасивы.
Двум мальчуганам, сверстникам ее,
Отцы купили по велосипеду.
Сегодня мальчики, не торопясь к обеду,
Гоняют по двору, забывши про нее,
Она ж за ними бегает по следу.
Чужая радость так же, как своя,
Томит ее и вон из сердца рвется,
И девочка ликует и смеется,
Охваченная счастьем бытия.
Ни тени зависти, ни умысла худого
Еще не знает это существо.
Ей все на свете так безмерно ново,
Так живо все, что для иных мертво!
И не хочу я думать, наблюдая,
Что будет день, когда она, рыдая,
Увидит с ужасом, что посреди подруг
Она всего лишь бедная дурнушка!
Мне верить хочется, что сердце не игрушка,
Сломать его едва ли можно вдруг!
Мне верить хочется, что чистый этот пламень,
Который в глубине ее горит,
Всю боль свою один переболит
И перетопит самый тяжкий камень!
И пусть черты ее нехороши
И нечем ей прельстить воображенье, -
Младенческая грация души
Уже скользит в любом ее движенье.
А если так, то что есть красота
И почему ее обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?

Колыбельная песня АСЕ

Спи, царевна! Уж в долине
Колокол затих,
Уж коснулся сумрак синий
Башмачков твоих.

Чуть колышутся березы,
Ветерок свежей.
Ты во сне увидишь слезы
Брошенных пажей.

Тронет землю легким взмахом
Трепетный плюмаж.
Обо всем шепнет со страхом
Непокорный паж.

Будут споры... и уступки,
(Ах, нельзя без них!)
И коснутся чьи-то губки
Башмачков твоих.

ДЕВОЧКА-СМЕРТЬ

Луна омывала холодный паркет
Молочной и ровной волной.
К горячей щеке прижимая букет,
Я сладко дремал под луной.

Сияньем и сном растревожен вдвойне,
Я сонные глазки открыл,
И девочка-смерть наклонилась ко мне,
Как розовый ангел без крыл.

На тоненькой шее дрожит медальон,
Румянец струится вдоль щек,
И видно бежала: чуть-чуть запылен
Ее голубой башмачок.

Затейлив узор золотой бахромы,
В кудрях бирюзовая нить.
"Ты - маленький мальчик, я - девочка: мы
Дорогою будем шалить.

Надень же (ты - рыцарь) мой шарф кружевной!"
Я молча ей подал букет...
Молочной и ровной, холодной волной
Луна омывала паркет.

ПАМЯТЬЮ СЕРДЦА

Памятью сердца - венком незабудок
Я окружила твой милый портрет.
Днем утоляет и лечит рассудок,
Вечером - нет.

Бродят шаги в опечаленной зале,
Бродят и ждут, не идут ли в ответ.
"Всё заживает", мне люди сказали...
Вечером - нет.

ОНИ СТУДЕНТАМИ БЫЛИ

Они студентами были.
Они друг друга любили.
Комната в восемь метров - чем не семейный дом?!
Готовясь порой к зачетам,
Над книгою или блокнотом
Нередко до поздней ночи сидели они вдвоем.

Она легко уставала,
И если вдруг засыпала,
Он мыл под краном посуду и комнату подметал.
Потом, не шуметь стараясь
И взглядов косых стесняясь,
Тайком за закрытой дверью белье по ночам стирал.

Но кто соседок обманет -
Тот магом, пожалуй, станет.
Жужжал над кастрюльным паром
их дружный осиный рой.
Ее называли лентяйкой,
Его ехидно хозяйкой,
Вздыхали, что парень - тряпка и у жены под
      пятой.

Нередко вот так часами
Трескучими голосами
Могли судачить соседки, шинкуя лук и морковь.
И хоть за любовь стояли,
Но вряд ли они понимали,
Что, может, такой и бывает истинная любовь!

Они инженерами стали.
Шли годы без ссор и печали.
Но счастье - капризная штука, нестойка
       порой, как дым.
После собранья, в субботу,
Вернувшись домой с работы,
Однажды жену застал он целующейся с другим.

Нет в мире острее боли.
Умер бы лучше, что ли!
С минуту в дверях стоял он, уставя
        в пространство взгляд.
Не выслушал объяснений,
Не стал выяснять отношений,
Не взял ни рубля, ни рубахи, а молча шагнул
    назад...
С неделю кухня гудела:
"Скажите, какой Отелло!
Ну целовалась, ошиблась... немного взыграла
      кровь!
А он не простил".- "Слыхали?"-
Мещане! Они и не знали,
Что, может, такой и бывает истинная любовь!

Эдуард Асадов. Остров Романтики.